Нереальный мир Глеба Егорова представляет новых авторов

Помимо того, что они просто хорошие ребята, повторюсь они еще и журналисты. Во всяком случае, считают себя таковыми и избрали столь тернистый для себя путь, поступив на факультет журналистики в ВолГУ.
И вот, они там учатся, и пишут в разные газеты заметки, а сами при свете лучины на домашних компьютерах ваяют нетленку в стол. Потому что нетленка – она только для таких же, как ты, то есть тех, кто тебя поймет и доверится. И даже скажет, старик, а ты гений! И, зардевшись, «старик» поймет, что он уже на пороге бессмертия, потому что освоил такой весомый в литературе жанр, как короткая проза: байка, рассказ, побасенка или еще какая-нибудь анекдотина.
Но, они, эти ребята, я вам доложу, совсем не тщеславны. И говорят о своих персонах скромно, и даже в форумах анонимно пишут, и вообще себя не выпячивают.
Поэтому мы посовещались тут у нас в Нереальном Мире, и Егоров решил, что мы будем их выпячивать. Пусть все посмотрят на их великие труды малого формата, и оценят искристость мысли и извилистость содержания.
Аминь.

 

Нереальный Мир/Реальный Мир от Екатерины Сергацковой

 

День выборов
 
Маша проснулась на одной кровати с Витей, посмотрела на него, распластавшего свои пьяные ноги на одеяле, поморщилась, попробовала растолкать. Поняв, что это бесполезно, Маша села на край кровати и взглянула на часы: время обеда. "Ох, сегодня же выборы, - подумала она. - За кого же голосовать? Ох, как болит голова, какие выборы! За кого же я хотела голосовать? Вот так так... Надо вспомнить. Путин - наше все, голосуй за Путина, а не то снег в башка попадет, совсем мертвый будешь. План Путина - победа Единой России, мы едины, мы непобедимы, вместе мы сила, мы новый мир построим, мир без Путина, мир без диктатуры..."
В голове у Маши все перепуталось. Но тут проснулся Витя. Он-то смог втолковать ей, где нужно ставить галочку. "Власть должна быть преемственной", - сказал он и стал натягивать штаны. Маша вздохнула и погладила Вите рубашку. Взявшись за руки, они молча поплелись к избирательному участку.

Лидия Ивановна проснулась рано утром, в голове у нее крутилось одно слово: картошка. Лидия Ивановна собралась на рынок. Позавтракав кашей на воде, она взяла сумку, купленную десять лет назад по сомнительному каталогу, и отправилась на покорение цели. По дороге ей в голову пришло второе слово: выборы. Обматерив весь мир за свою забывчивость, Лидия Ивановна разрвернулась и пошла к избирательному участку. Зашла в кабинку, посмотрела на бюллетень, и вдруг ей в голову пришло еще одно слово: морковь. "Так, значит, купить картошки и моркови". Поставив крестик напротив первой попавшейся строчки, она помчалась на рынок.

Григорий Яковлевич проснулся ночью в холодном поту. Ему чудились страшные чекисты в черных пальто и очках, которые смотрят на него из черного окна. "Настал тот час, - шептал Григорий Яковлевич. - Или они меня, или я их". И заснул. А проснулся только вечером, и на лице его были видны следы упорной внутренней борьбы. Собравшись с силами, он дополз до избирательного участка. Дверь была заперта. "Откройте! - воскликнул он. - Именем избирателя!" Но никто не открыл Григорию Яковлевичу, потому как время выборов закончилось, и в будущее простирался путь по строго намеченному плану. Григорий Яковлевич сел на ступеньку и заплакал.

А Андрей Андреич до избирательного участка так и не дошел. Выпив с утра бутылку водки, он размахивал трусами с балкона, и ни один отрезок его мозга не был занят выборами. Его занимали совершенно другие мысли, которых нам, простым избирателям, не понять. 

Истинная смерть Анны Карениной
 
Анна Каренина безумно любила себя. Именно потому она решила покончить жизнь самоубийством, что не могла даже заставить себя представить, будто ее убьет чужое и непохожее на нее существо.

Однажды Анна Каренина, поругавшись с Вронским на почве сексуальной и психологической несовместимости, расстроилась, взяла в руки свое любимое зеркало и отправилась на железнодорожную станцию. При большом скоплении народа она улеглась поперек рельс, одну ногу заложила за другую, приподняла юбку, поправила прическу, встряхнула плечи, похрустела шеей, вытерла потекшую с ресниц тушь, одернула плащ, подтянула лифчик, напудрила щеки и глядя в зеркало промолвила:

- Да, господа, вот теперь я - звезда. Обо мне еще сам Толстой напишет.

Не дожидаясь поезда, Анна Каренина гордо поднялась с рельсов и отправилась на бал, на который ее пригласил новый поклонник.

А умерла она совсем другой смертью, о которой Толстому совершенно ничего не известно. 

 

Никого это не заботит
 
Вот все вокруг говорят: Путин да Путин. Путин сказал то, Путин приказал это, Путин на третий срок, Путин сам себе преемник. Путин пошутил, Путин в туалет сходил.
А у меня во дворе стоит машина, у которой уже третий час визжит сигнализация. Хозяина где-то носит. Почему-то это никого не волнует. Никто об этом по радио не рассуждает.

 

 

 

 

Дело было в джаз-баре. И не пытайтесь доказать, что в Волгограде НЕТ джаз-баров. Есть, есть. Ищите лучше.
Так вот, дело было там. В зале играл Луи Армстронг. Он выдувал всю мощь своих лёгких в саксофон, и тот радовал уши немногочисленных посетителей фантастическими, исполненными исключительной магии мелодиями. А этот голос!.. О, вы никогда не слышали ничего подобного, уверяю вас!
Диски? Да ну! Что такое диски? Бестолковые кругляшки пластика, или из чего они там сделаны. Уверяю вас, эти записи не имеют НИЧЕГО общего с концертным выступлением! Недаром оно называется «живым»! Если будет свободное время, обязательно сходите в джаз-бар и послушайте Луи Армстронга  без посредничества колонок и звукоснимателя. Гений – и этим всё сказано!
Я сидел за столиком, лишившись всех чувств, кроме слуха. Передо мной стояла полупустая кружка с прохладным «Миллером», но не более чем для алиби. Терпеть не могу алкогольные напитки. Пиво в том числе. Я пришёл сюда только ради волшебного сакса старичка Луи. Он уже двадцать лет не давал концертов, но сегодня сделал исключение для меня. Армстронг знает, насколько я люблю джаз. И если вы так же любите эту музыку, то он не откажется сыграть и для вас.
Вдруг меня отвлёк незнакомый голос. Женский.
- Луи – великолепный музыкант. Но я саксофон не люблю. Какой-то у него звук… Слишком металлический, - произнесла девушка, сидящая напротив меня и попыхивающая «Вог Лайт».
- Ой, а я и не заметил, как вы пришли! Заслушался! – ответил я, переводя на неё взгляд. До этого я, оказывается, пристально смотрел на кружку пива.
- Не мудрено. Я, кстати, обожаю «Миллер».
- Пейте. Терпеть его не могу.
- Ха-ха-ха! – она залилась громким смехом, слегка напомнившим мне один из хитов Майлза Дэвиса. Или Бенни Картера? Чёрт, староват стал, не могу вспомнить, чья это мелодия!
После этого мы молчали. Минут десять, наверное. Девушка медленно пила моё пиво, иногда прерываясь для новой затяжки «Вогом». Я думал о чём-то. Кажется, вспоминал, где и когда в последний раз видел «Мини Купер». Вроде, на фотографии в «Топ Гир» пару номеров назад, хотя могу и ошибаться. В Волгограде же эту машинку никто, наверное, не встречал. Наконец я спросил:
- А как вы думаете, Армстронг будет популярен через сто лет? Или через тысячу?
Девушка снова засмеялась, но на этот раз на другой мотив, и затем ответила:
- О, тогда он будет уже совсем старым! Боюсь, скоро ему придётся уйти на покой. Хотя сегодня он неподражаем! А слушать его в записи… Глупо!
Не было смысла спорить. Я проговорил себе под нос:
- Ваш смех напоминает мне известные джазовые вещи.
Она засмеялась.
Я узнал в этом смехе раннего Эллингтона.
О чём тут же сказал ей.
Так мы влюбились друг в друга…

Мы сидели за столиком и молча смотрели на пустую кружку, в которой недавно плескался успевший нагреться «Миллер». На сцене играл Луи Армстронг. Играл неподражаемо, с неудержимой любовью к своему делу, отчего музыка звучала так страстно и восторженно, что я вспомнил свою первую любовь. Нет, вы не понимаете, ЧТО это значит. Давным-давно я зарёкся возвращаться мыслями к своей первой любви хоть на миг. Потому что стоило мне сравнить свою новую девушку с той, первой, как свежее чувство погибало. Оно СРАЗУ ЖЕ растворялось, как дым от выкуренной сигареты, словно его и не было. Только кашель становился ещё чуть неприятнее… Можете считать, что я беспокоился о своей дыхалке.
С тех пор – со времён первой любви – прошло несколько лет. В памяти стёрлись почти все точные данные о девушке по имени Кристина. Кажется, впервые я встретил её в конце весны. Встретил и произнёс:
- А в тебе есть что-то такое, за что я мог бы подарить тебе коробку конфет.
Мы тогда случайно оказались на соседних местах на концерте одного местного барда. Как позже выяснилось, оба попали туда случайно, а бардовскую песню ненавидели. Бывает и так.
- Надо же, - ответила она. – Признаюсь, не ожидала, что могу так легко заслужить коробку конфет.
Неплохой ответ для шестнадцатилетней девчонки. С той иронией, которую я не слышал никогда и ни от кого. Я сказал:
- Неплохой ответ для шестнадцатилетней девчонки.
Она засмеялась.
Так мы влюбились друг в друга…

Дело было в джаз-баре. В лучшем волгоградском джаз-баре.
И она, и я очень любили джаз. Нет, вру. Мы его обожали. Музыка Херби Хэнкока, «Модерн Джаз Квартета» и Луи Армстронга – это то, чем мы жили. Понимаете, мы из тех людей, которые нуждаются в неких отдушинах от реальности – в чём-то, что может перенести тебя в мир фантазии, мир красоты и гармонии.
Я никогда не употреблял наркотиков, потому что знал: втянусь, не выберусь. Она тоже.
Я начал курить в семнадцать, когда расстался с Кристиной, и курил ОЧЕНЬ много. Она – в шестнадцать, когда у неё умерла мать.
Мы не бросали курить, потому что не видели в этом смысла. А что изменится оттого, что я перестану каждые пять минут тянуться к пачке «Уинстона»? Приобрету каких-нибудь два лишних года жизни? Ну и? Зачем мне, например, жить восемьдесят первый и восемьдесят второй годы? Более вероятно, что в двадцать три меня переедет «Хаммер» соседа-бизнесмена, чем что будет мучить рак лёгких на склоне лет.
Она думала так же, хотя никогда об этом не говорила. Мы с ней мало говорили. Наверное, слишком мало.
Наш столик был пуст. Было за полночь, но бар ещё не закрывался. Бармен – высокий молодой человек в очках – разговаривал с парнем, заказавшим «Голубую лагуну». Видимо, они знакомы. Хотя в этот бар часто приходят те, кто не может найти себе собеседника на вечер, и болтают с людьми, увиденными в первый и последний раз. Нередко изливают душу один другому.
Мы были из таких.
Луи Армстронг покинул сцену уже час назад, завершив концерт легендарной «Go Down Moses». Мы оба тут же признали эту песню лучшей за всю историю джаза. Там сакс по-настоящему живой, заметила она.
Теперь вместо голоса Луи по залу летала ненавязчивая французская музычка, нечто сонно-лаунжевое. Эх, жаль, что Армстронг ушёл от нас. Теперь в джаз-баре играет это…
Вдруг она сказала:
- Знаешь, почему завтра должно быть лучше, чем сегодня?
Я не удивился этому вопросу, потому что думал о том же.
- Знаю. Завтра не будет этого бара. А вместе с ним – и повода для нас размышлять о прошлом.
- Точно. Трудно поспорить с тобой, милый.
«Милый»… Кристина называла меня так. Я же её – только по имени. Ни одно слово не может быть приятней человеку, чем его имя. Я добавил:
- А ещё… Завтра не будет тебя.
Она внимательно посмотрела куда-то сквозь меня и через несколько секунд ответила:
- Ты прав. Ты умный человек. Я даже успела полюбить тебя.
- Я тоже. Но завтра тебя не будет.
 В баре снова повисло молчание. Только лениво мурлыкала себе под нос какая-то француженка внутри магнитофона. Я думал о чём-то. Кажется, считал, сколько фильмов с Джонни Деппом видел за последние три года. Вроде, четыре, но это не включая мультиков, которые он озвучивал, и пересмотренной многократно «Аризонской мечты». Мой любимый фильм.
 Она допила последние капли «Миллера» и произнесла:
 - Эх, жаль, что Луи ушёл от нас. Наверное, больше нам никогда не побывать на его концерте…
 - Есть ещё Дюк Эллингтон, - сказал я.
 Она засмеялась.
 Так мы расстались.

Когда-то я боялся слушать музыку, потому что знал: втянусь, не выберусь. Шесть лет назад Кристина подарила мне сборник Луи Армстронга. Неплохой вкус для шестнадцатилетней девчонки.
Это по-прежнему мой ЛЮБИМЫЙ диск. Правда!

2006. Март, 22 – 28.